Андрей Ливадный - Шаг к звездам [= Вспышка]

Воткнув лопату в мягкую, податливую землю, Извалов заспешил вдоль фасада дома, к сараям.

Напряженно вслушиваясь в звук двигателя приближающейся машины, он быстро пересек подсобный дворик и, постаравшись не скрипнуть дверью, проскользнул в пристройку, понимая, что соваться в дом, где хранилось приобретенное за эти годы оружие, уже поздно.

Добротный сруб встретил его прохладой и терпким успокаивающим запахом сосновой смолы.

Со стороны дома глухо и резко прозвучал хлопок входной двери.

Антон на секунду испытал прилив глухой ненависти — незнакомец вел себя как хозяин, но Извалов мысленно пресек свой порыв, понимая, что помутненный ненавистью рассудок — плохой советчик во внезапно возникшей ситуации.

Он быстро протянул руку, безошибочно достав с верхней полки тугой сверток. Промасленная тряпица, крест-накрест перетянутая бечевкой, хранила в себе память о прошлом, потому и лежал этот сверток в сарае, подальше от глаз, — шли годы, а та горькая память не истиралась и не тускнела… совсем как вороненая сталь «стечкина», блеснувшая в сумраке, едва Антон развернул пропитанный маслом кусок ткани.

Быстрыми сноровистыми движениями он вытер тяжелый пистолет от консервирующего состава, вогнал снаряженную обойму, снял пистолет с предохранителя и плавным, тягучим движением передернул затворную часть, так чтобы не прозвучал резкий металлический щелчок.

«Ну, теперь посмотрим, что вы за птицы…» — подумал он, плечом приоткрыв дверь.

Изнутри дома доносились резкие, неприятные звуки, словно кто-то ходил по комнатам, переворачивая мебель.

Лицо Антона посерело. Он отвык от подобной бесцеремонной наглости, его жизнь протекала спокойно и плавно, в полной гармонии с окружающим миром, как в реальности, так и в виртуалке…

Кровь отхлынула от головы, мускулы непроизвольно напряглись, что-то рвалось, стучалось в сознание, выплескиваясь из потаенных глубин памяти, и он, подчиняясь жесткой логике очнувшихся рефлексов, крадучись пересек двор, выскользнул через неприметную калитку в соседний заросший бурьяном огород, боком протиснулся в щель покосившихся ворот и рывком преодолел улицу, скрывшись внутри расположенного напротив необитаемого дома.

Остро пахло гнилью и запустением. Нехитрая меблировка давно покрылась слоем плесени, пол предательски скрипел и проседал под ногами, но ему удалось благополучно добраться до распахнутого настежь окна и выбраться наружу.

Теперь он находился напротив собственного коттеджа, в заросшем одичавшим кустарником саду.

Двигатель «десятки» работал совсем рядом, громко дребезжа на холостых оборотах. К привычным запахам лесной свежести явственно примешивался угарный газ выхлопа.

Извалов присел на корточки, чтобы кусты скрывали его перемещение, и медленно, крадучись пошел на звук.

Кто бы там ни был в этой машине, они ответят за свою необоснованную наглость. Антон слишком долго, болезненно и трудно искал путь к собственному душевному равновесию, выстраивая систему моральных ценностей, которая позволила ему ощутить себя полноценным человеком, не стыдиться собственных поступков, жить замкнуто, но честно, не кривя душой, не причиняя зла людям, но и в ответ он подсознательно ждал того же, а вот выходило совсем не так…

Было у него далекое, злое прошлое, о котором, как думалось, уже можно забыть. Он прошел через бессмысленную кровавую бойню, испытал всю глубину отчаяния, оставшись калекой, в полной мере вкусил мерзость равнодушия и безысходную горечь нищеты, наверное, поэтому он не брался мысленно судить Серегу за избранный им путь, а после его исчезновения жил, будто за двоих, стараясь своими поступками загладить и его вольные либо невольные грехи.

И вот все перевернулось, в одночасье возвратив ему глубоко упрятанные чувства, словно большая часть жизни была моментально перечеркнута…

…Со стороны его дома раздался резкий звон разлетевшегося вдребезги стекла.

Водитель «десятки» сидел, повернувшись в сторону дома Извалова. С расстояния в несколько метров Антон через опущенное ветровое стекло видел лишь его затылок и руки, сжимавшие руль.

Заднее сиденье машины пустовало.

«Приехали вдвоем или еще кто-то успел покинуть машину, пока я прятался?..»

Антон не смог ответить на заданный самому себе мысленный вопрос, но тянуть дальше не было сил.

Резко выпрямившись, он метнулся вперед, с силой ткнув холодную сталь «стечкина» чуть ниже затылка ничего не подозревавшего водителя.

Тот издал сдавленный звук, но не дернулся, мгновенно осознав, что неосторожное движение может стоить ему жизни. Такая понятливость значила очень много — Антон не ошибся в своих дурных предчувствиях: люди, нарушившие уклад его жизни, четко знали немой, жестокий язык войны…

— Быстро отвечай, что вам здесь нужно? — сипло выдохнул Антон, — Попробуешь выкручиваться — застрелю. Ну?

Водитель медленно повернул голову, пытаясь хотя бы боковым зрением увидеть человека, который бесшумно возник за его спиной, будто призрак…

— Шайтан… — сорвалось с его губ…

— Отвечай.

— Я ничего не знаю… — сиплым шепотом произнес водитель. — Асламбек. Он в доме. Он знает.

Извалов внезапно испытал скверную раздвоенность. С одной стороны, очнувшиеся инстинкты, подстегнутые сорвавшимся с губ незнакомца ругательством, буквально толкали его палец, нервно ощущающий своей подушечкой упругость спускового крючка, но ни один инстинктивный позыв уже не мог выбросить из рассудка последнее десятилетие жизни, и выстрел в затылок требовал более весомых аргументов, чем наглое вторжение в его дом.

Это было ошибкой. Роковой ошибкой нивелированной психики, потому что на этот раз был прав не разум, а инстинкты. Он измерял события в своей системе ценностей, а вторгшиеся к нему люди не относились к разряду гуманистов, они были убийцами, не более.

Антон замешкался лишь на мгновение, но это промедление стоило ему очень дорого.

Нажми он на курок, и все, возможно, пошло бы иначе, а так, пока он мучительно решал внезапно возникшую дилемму, неслышно подкравшийся сзади человек резко взмахнул прикладом помпы, ударив Извалова чуть ниже затылка.

Сознание взорвалось мириадами радужных искр и погасло, потонув в черноте беспамятства.

Видно, его накачали каким-то сильнодействующим препаратом, потому что Извалов абсолютно не помнил, куда и на чем его везли, сколько минуло часов… или дней?.. с того момента, как тяжелый удар приклада оглушил его, погасив сознание.